С отъездом команду над гарнизоном Охеды принял 35-летний офицер, внебрачный сын идальго, пасший в молодости свиней в Эстремадуре, Франсиско Писарро — человек, знавший страх только понаслышке. Полгода он напрасно ждал помощи. От отряда Охеды осталось только 60 человек, изнуренных голодом и лихорадкой, и на двух кораблях они покинули Сан-Себастьян. Одно судно сразу же потонуло со всем экипажем, другое с 25 - 30 людьми продолжало путь, когда возле устья Магдалены показался корабль Мартина Эрнандеса Энсисо, компаньона Охеды, с колонистами и припасами для Новой Андалусии. Среди новых колонистов был Васко Нуньес Бальбоа. (Он участвовал в экспедиции Бастидаса, жил потом на Эспаньоле, и, спасаясь от долговой тюрьмы, тайно сел на корабль.) Энсисо заставил судно Писарро повернуть обратно; все высадились на берег. Но корабль с припасами потерпел крушение, так что колонистам с самого начала угрожал голод. Тогда по предложению Бальбоа они переправились на Панамский перешеек, формально принадлежащий Никуэсе как часть Золотой Кастилии. Сразу же конкистадоры разграбили покинутое индейское селение, где нашли съестные припасы, ткани и золото. После этой удачи на Бальбоа стали смотреть как на предводителя, избрали судьей, а Энсисо лишили полномочий на том основании, что его права не распространялись на Золотую Кастилию.

Паскуаль Андагоя к 1522 г. продвинулся от Панамского залива на юг вдоль тихоокеанского берега Южной Америки до дельты р. Сан-Хуан (4 с. ш.). Он открыл около 400 км вначале гористой, а южнее заболоченной полосы с очень редким населением и, вероятно, посетил залив Бузнавентура. Андагоя собрал и привез в 1522 г. в Панаму более определенные сведения о великой империи Биру (Перу), расположенной дальше на юге, высоко в Андах, недалеко от побережья. Но Андагоя тяжело заболел во время путешествия и не смог заняться поисками многообещающей страны.

За это дело взялся Франсиско Писарро, мечтавший о славе и богатствах Кортеса. Но чтобы открыть и завоевать Перу, требовались средства, а Ф. Писарро их не имел. Перейдя от Бальбоа на службу к Авиле, он участвовал в набегах на панамских индейцев, но дележ добычи и земли его не устраивал, за услуги он получил от Авилы небольшое имение у г. Панамы. В Панаме, кроме Писарро, жил еще один старый конкистадор без средств — Диего Альмагро; оба обратились к состоятельным людям и организовали союз шпаги и денежного мешка — своеобразное общество на паях, куда вошли влиятельный и богатый служитель церкви Эрнан Луке, Альмагро и Писарро. В качестве компаньона был привлечен губернатор Авила: без его покровительства организаторов экспедиции могла постичь судьба Бальбоа. Но Авила соглашался участвовать только в прибылях. Не располагая большими средствами, компания могла навербовать лишь 112 солдат и снарядить два корабля. В ноябре 1524 г. Писарро и Альмагро дошли, как и Андагоя, только до 4 с. ш. У них не хватило съестных припасов и в начале 1525 г. пришлось ни с чем вернуться в Панаму.

В 1508 г. испанским правительством был выдан патент двум идальго на организацию колоний на материке, между Венесуэльским и Гондурасским заливами; границей между их владениями был залив Ураба — южная, глубоко вдающаяся в сушу часть Дарьенского залива. Алонсо Охеда получил восточную область — Новую Андалусию (северная приморская полоса Колумбии); Диего Никуэса, разбогатевший на золотых приисках Эспаньолы, — западную область — Золотую Кастилию (карибские берега Панамы и Коста-Рики). Охеда подыскал богатого компаньона, но все-таки вошел в большие долги, чтобы снарядить четыре корабля с 300 матросами и солдатами. Желая удовлетворить кредиторов, он немедленно приступил к охоте за людьми в Новой Андалусии. Карибы отчаянно сопротивлялись, и большая часть испанцев погибла. Остальных постигла бы такая же участь, если бы не пришел на помощь конкистадор Диего де Никуэса. Охеда с остатками своего отряда добрался до Урабы. На восточном его берегу, недалеко от устья Атрато, он заложил в 1510 г. первую испанскую крепость в Южной Америке — Сан-Себастьян. У испанцев было мало продовольствия и боеприпасов, среди солдат началось брожение, и Охеда самыми жестокими мерами поддерживал дисциплину. Часть награбленной добычи он отправил на Эспаньолу, чтобы получить оттуда помощь, другую часть отдал шайке пиратов в обмен на хлеб и сало. С ними он отправился на Кубу, где тогда еще не было испанских гарнизонов, а оттуда с пустыми карманами перебрался на Эспаньолу, где умер в 1515 г.

С отъездом команду над гарнизоном Охеды принял 35-летний офицер, внебрачный сын идальго, пасший в молодости свиней в Эстремадуре, Франсиско Писарро — человек, знавший страх только понаслышке. Полгода он напрасно ждал помощи. От отряда Охеды осталось только 60 человек, изнуренных голодом и лихорадкой, и на двух кораблях они покинули Сан-Себастьян. Одно судно сразу же потонуло со всем экипажем, другое с 25 - 30 людьми продолжало путь, когда возле устья Магдалены показался корабль Мартина Эрнандеса Энсисо, компаньона Охеды, с колонистами и припасами для Новой Андалусии. Среди новых колонистов был Васко Нуньес Бальбоа. (Он участвовал в экспедиции Бастидаса, жил потом на Эспаньоле, и, спасаясь от долговой тюрьмы, тайно сел на корабль.) Энсисо заставил судно Писарро повернуть обратно; все высадились на берег. Но корабль с припасами потерпел крушение, так что колонистам с самого начала угрожал голод. Тогда по предложению Бальбоа они переправились на Панамский перешеек, формально принадлежащий Никуэсе как часть Золотой Кастилии. Сразу же конкистадоры разграбили покинутое индейское селение, где нашли съестные припасы, ткани и золото. После этой удачи на Бальбоа стали смотреть как на предводителя, избрали судьей, а Энсисо лишили полномочий на том основании, что его права не распространялись на Золотую Кастилию.

Паскуаль Андагоя к 1522 г. продвинулся от Панамского залива на юг вдоль тихоокеанского берега Южной Америки до дельты р. Сан-Хуан (4 с. ш.). Он открыл около 400 км вначале гористой, а южнее заболоченной полосы с очень редким населением и, вероятно, посетил залив Бузнавентура. Андагоя собрал и привез в 1522 г. в Панаму более определенные сведения о великой империи Биру (Перу), расположенной дальше на юге, высоко в Андах, недалеко от побережья. Но Андагоя тяжело заболел во время путешествия и не смог заняться поисками многообещающей страны.

За это дело взялся Франсиско Писарро, мечтавший о славе и богатствах Кортеса. Но чтобы открыть и завоевать Перу, требовались средства, а Ф. Писарро их не имел. Перейдя от Бальбоа на службу к Авиле, он участвовал в набегах на панамских индейцев, но дележ добычи и земли его не устраивал, за услуги он получил от Авилы небольшое имение у г. Панамы. В Панаме, кроме Писарро, жил еще один старый конкистадор без средств — Диего Альмагро; оба обратились к состоятельным людям и организовали союз шпаги и денежного мешка — своеобразное общество на паях, куда вошли влиятельный и богатый служитель церкви Эрнан Луке, Альмагро и Писарро. В качестве компаньона был привлечен губернатор Авила: без его покровительства организаторов экспедиции могла постичь судьба Бальбоа. Но Авила соглашался участвовать только в прибылях. Не располагая большими средствами, компания могла навербовать лишь 112 солдат и снарядить два корабля. В ноябре 1524 г. Писарро и Альмагро дошли, как и Андагоя, только до 4 с. ш. У них не хватило съестных припасов и в начале 1525 г. пришлось ни с чем вернуться в Панаму.

В ноябре 1526 г., командуя 160 солдатами, они повторили попытку уже на трех судах и прошли к устью р. Сан-Хуан (у 4 с ш.), где разделились. Писарро остался на островке, Альмагро вернулся в Панаму за подкреплением и припасами. Один из кораблей под командой пилота Бартоломе Руиеа продвинулся дальше на юг еще на 700 км, открыл дельту р. Патии (Виру) и бухту Тумако и пересек экватор. Моряки видели гигантскую снежную вершину Чимборасо (6272 м) и захватили на встречном плоту нескольких перуанцев. Пленники подтвердили рассказы о громадных размерах и богатствах страны, лежащей к югу, и о могуществе инков, которым она принадлежала. Руис доставил Писарро несколько образцов перуанских изделий из золота. На том же корабле испанцы перешли южнее — на островок в бухте Тумако. Берега здесь были нездоровые, заболоченные, с мангровыми зарослями. Три или четыре недели люди Писарро страдали от голода и болезней, большая часть умерла.

Между тем в Панаме произошли важные события: Авила к тому времени умер (29 августа 1527 г.). Новый губернатор решил положить конец безумным попыткам, начатым помимо его воли (т. е. до его прибытия) и притом человеком такого темного происхождения, как Писарро. Он послал за Писарро корабль с приказом немедленно вернуться в Панаму. И на островке произошла сцена, которую некоторые историки называют театральной и поэтому считают неправдоподобной. Она, однако, вполне соответствует характеру Писарро, как его обрисовали самые достоверные исторические документы. Люди Писарро стали совещаться, и многие обрадовались случаю возвратиться в Панаму, к своим поместьям. Тогда Писарро, красный от гнева, выступил вперед, провел мечом черту на песке, шагнул через черту и сказал, обращаясь к своим оробевшим товарищам: Кастильцы! Этот путь [на юг] ведет к Перу и богатству, тот путь [на север] — к Панаме и нищете. Выбирайте! Только 13 человек последовали за Писарро, в том числе Руис. Капитан панамского корабля взял на борт остальных и отчалил, бросив бунтовщиков без припасов, на произвол судьбы. А Писарро и его товарищи, боясь оставаться на прибрежном островке, перешли на бальсовом плоту на лежащий в 50 км от берега о. Горгона (3 с. ш., 78 з. д.).

Больше полугода провели они там, добывая себе пищу охотой на птиц и сбором моллюсков. Компаньоны Писарро все-таки добились от наместника разрешения снарядить за их счет один корабль. На нем Писарро пошел на юг вдоль берега и высадился у огромного залива Гуаякиль, где видел возделанные поля и большой г. Тумбес. Он продолжал плавание на юг, до 9 ю. ш. (устье р. Санта), открыл Западную Кордильеру Перуанских Альп и более 1200 км Тихоокеанского побережья Южной Америки. На берегу он добыл живых лам, тонкие ткани из шерсти вигони, золотые и серебряные сосуды и захватил нескольких молодых перуанцев. С такими трофеями Писарро мог с честью вернуться в Испанию. Никто теперь не стал бы сомневаться в богатствах Перу, которую открыл он и которую предлагал завоевать. Однако первыми его приветствовали кредиторы: за неуплату долгов летом 1528 г. он был посажен в тюрьму.

Завоевательный поход Франсиско Писарро в Перу

Рассказы Ф. Писарро, подтвержденные убедительными доказательствами, произвели в Испании сильное впечатление. Карл I приказал выпустить его из тюрьмы, дал патент на завоевание Перу, назначил губернатором страны, но средств не выделил; срок же для снаряжения экспедиции поставил короткий — полгода. Нашлись, однако, добрые люди, в том числе Кортес, которые финансировали предприятие, обещавшее огромные прибыли. Франсиско Писарро немедленно начал вербовать добровольцев на своей родине, в Эстремадуре. В первую очередь он привлек, конечно, родню, включая трех единокровных братьев — старшего Эрнандо, младших Хуана и Гонсало Писарро. Альмагро не получил высокого назначения. Он видел, что Ф. Писарро окружил себя родней, которая оттеснила его на задний план. Но он еще полагался на договор о раздаче добычи и даже согласился временно остаться в тылу, надеясь явиться в Перу с большим отрядом в решающий момент: у Писарро было только 180 человек, из них 36 кавалеристов.

27 декабря 1530 г. отряд Ф. Писарро вышел из Панамы на трех кораблях. Он высадился на берег у экватора и двинулся оттуда сухим путем на юг. В начале 1532 г. в заливе Гуаякиль он пытался захватить о. Пуна, но местные индейцы так мужественно защищались, что через полгода сильно поредевший отряд перешел на южный берег залива, в Пуэрто-Писарро, близ Тумбеса. Здесь Писарро простоял еще три месяца, но на этот раз не терял даром времени: он получил подкрепление из Панамы и собрал точные сведения о внутреннем состоянии государства инков. В стране только что закончилась трехлетняя междоусобная война и верховного инку Уаскара победил и захватил его брат Атауальпал В сентябре 1532 г. Атауальпа с отрядом в пять тысяч индейцев находился в горном г. Кахамарка, лежащем у 7 ю. ш., на одном из верхних притоков р. Мараньон.

Братья Писарро, среди которых мужем совета был старик Эрнандо, сочли момент благоприятным для похода внутрь страны. Они выступили 24 сентября 1532 г. с большей частью своих людей от залива Гуаякиль на юг по приморской низменности, перевалили Западную Кордильеру и поднялись на нагорье. Их поход облегчался тем, что инки проложили хорошие дороги с подвесными мостами через горные реки. Отряд Ф. Писарро состоял из 62 кавалеристов и 106 пехотинцев, из которых только 23 имели огнестрельное оружие. Атауальпа не чинил препятствий испанцам. 15 ноября они вошли в Кахамарку и расположились там; пятитысячный отряд Атауальпы находился в двух милях от города. Эрнандо Писарро, сопровождаемый переводчиком, отправился к Атауальпе, и тот, увидя, как ему доверяют пришельцы, дал свое согласие на встречу.

По традиционной версии, в ночь после осмотра лагеря Атауальпы братья Писарро вместе с офицерами Эрнандо Сото и Севастьяном Мояно де Белалькасар (или Беналькасар) и монахом Висенте Вальверде составили дерзкий план, который и выполнили с беспримерной даже для того времени наглостью. Три группы испанцев были спрятаны в засаде — видимо, обе стороны условились, что встретятся вдали от своих отрядов. Атауальпа прибыл на площадь в золотом паланкине, который несли на плечах знатные люди. 300 безоружных индейцев шли впереди, убирая с дороги камни и сор; за верховным инкой следовали на носилках и в гамаках вожди и старейшины. Когда процессия остановилась, к Атауальпе подошел Вальверде и зачитал рекеримьенто (извещение) — документ о добровольном признании инками власти испанского короля. Атауальпа спросил, как он может убедиться в том, что все сказанное ему — правда. Вальверде сослался на евангелие, которое протянул ему. Инка повертел его, перелистал, сказал, что эта книга не говорит,

и отбросил ее. Тогда Вальверде крикнул испанцам: На них, на них! Франсиско Писарро приказал дать залп, всадники из засады с трех сторон устремились к Атауальпе, и в то же время появились пехотинцы. Сам Писарро бросился к носилкам, схватил инку за очень длинные волосы, вытащил из носилок, свалил на землю и связал. Индейцы свиты Атауальпы, на которых с трех сторон набросились всадники, в панике бежали, сбивая друг друга с ног. Увидев бегство, находившийся в отдалении многотысячный индейский отряд без боя ушел на север, к экватору.

Испанцы с пленным инкой вернулись в Кахамарку. 5 января 1533 г. Эрнандо Писарро с 20 всадниками и несколькими пехотинцами отправился на юг, к Тихоокеанскому побережью на поиски сокровищ Атауальпы. Отряд проследовал по среднему течению небольшой р. Санта до верховьев вдоль западных склонов Кордильеры Бланка и достиг берега океана у 10뀰' ю. ш. Э. Писарро впервые осмотрел около 200 км береговой линии далее к югу до 12뀰' ю. ш. Сокровищ он не обнаружил, но выбрал удобное место для закладки города (Лимы). Затем Эрнандо перевалил Западную Кордильеру близ 11 ю. ш. и прошел по долине р. Мантаро (приток одной из составляющих р. Укаяли, бассейн Амазонки) в г. Хауха (у 12 ю. ш.). В Кахамарку отряд вернулся 25 апреля. Проходя через богатую страну с густым дружелюбно настроенным населением, Э. Писарро переправился через несколько рек, в том числе через одну крупную близ ее истоков, не подозревая, что это великая Мараньон — Амазонка. Около 250 км он двигался по горным дорогам, проложенным по восточным склонам Кордильеры Бланка близ огромного ущелья р. Мараньон. В отсутствие Эрнандо в Кахамарку прибыл Альмагро с пополнением, набранным среди отбросов панамского люда.

Атауальпа, заключенный в темницу, понял, что конкистадоры больше всего в мире ценят золото. На ее стене он провел черту так высоко, как только мог достать рукой, и предложил неслыханный выкуп — наполнить золотом темницу до черты. Писарро принял предложение, и Атауальпа разослал во все стороны гонцов для сбора золотых сосудов и других храмовых украшений. К июлю 1533 г. были собраны груды золота, но далеко не весь выкуп доставлен. Писарро потерял терпение, тем более что ресурсы инки, казалось, уже исчерпаны. Он обвинил инку в заговоре против испанцев, в убийстве Уаскара, в идолопоклонстве, многоженстве и т. д. Атауальпа был приговорен к сожжению. Но так как он согласился принять крещение, то его 26 июля только удавили. На престол Перу Ф. Писарро возвел Манко Капака, сына Уаскара, и 11 августа направился с ним на юго-восток, в столицу инков г. Куско.

Отряд повторил маршрут Э. Писарро. но в обратном направлении, до г. Хаухи, который пришлось захватить силой; испанцы провели там две недели (12—27 октября 1533 г.). На пути к Куско солдаты Ф. Писарро выдержали четыре сражения и открыли порожистую р. Апуримак, левую составляющую Укаяли (бассейн Амазонки), текущую в глубоком узком ущелье. В г. Куско Ф. Писарро вошел 15 ноября, а 23 марта 1534 г. официально провозгласил столицу инков испанским городом и вскоре вернулся в Хауху. Он отправил в Испанию королевскую пятину — большой груз золота, и новые толпы искателей наживы бросились в Южную Америку; плавания между Панамой и Перу участились. В конце августа Ф. Писарро направился из Хаухи к океану, чтобы окончательно выбрать место для закладки города, и 5 января 1535 г. основал Город королей, позднее названный Лима, куда перенес центр страны. Вероятно, его лейтенанты, частично повторив работу Э. Писарро, обследовали побережье на 450 км к северу от Лимы.

В июле 1535 г. Ф. Писарро основал еще город — Трухильо (у 80 ю. ш.). Перед выступлением из Кахамарки в Куско (11 августа 1533 г.) Ф. Писарро направил своего капитана Севастьяна Мояно, вошедшего в историю открытий как Белалькасар, сопровождать часть собранных в стране сокровищ для отправки в Испанию. Тот доставил их в Сан-Мигель (ныне Пайта, у 5 ю. ш.) — единственный в ту пору функционирующий порт. Здесь Белалькасар узнал, что на севере, в долинах Экваториальных Анд, есть еще одна столица империи — Кито, которую инки намеревались сделать вторым Куско. Конкистадор решил, что в Кито могут находиться большие сокровища, и во главе отряда из 200 человек, включая 62 всадников, в начале марта 1534 г. двинулся туда.

В походе, то поднимаясь на перевалы, то спускаясь в ущелья и несколько раз пересекая Тихоокеанско-Атлантический водораздел, испанцы брали верх в многочисленных мелких стычках. А в конце апреля — начале мая они вышли победителями в двух битвах с 15- и 50-тысячной армиями индейцев, потерявших до 4 тыс. человек; конкистадоры не досчитались четырех солдат. Расстояние от Сан-Мигеля до Кито, составляющее по прямой 600 км, Белалькасар преодолел за четыре месяца.

Около 22 июня ему удалось захватить Кито, а в июле он продвинулся на 100 км севернее. В середине 1535 г. конкистадор проследовал за двумя своими лейтенантами еще дальше — за пределы империи инков для завоевания племен Южной Колумбии, и, таким образом, северная граница испанских владений достигла примерно 3 с. ш. В результате походов Белалькасара испанцы ознакомились с Экваториальными Андами на протяжении почти 1200 км.

В ноябре 1526 г., командуя 160 солдатами, они повторили попытку уже на трех судах и прошли к устью р. Сан-Хуан (у 4 с ш.), где разделились. Писарро остался на островке, Альмагро вернулся в Панаму за подкреплением и припасами. Один из кораблей под командой пилота Бартоломе Руиеа продвинулся дальше на юг еще на 700 км, открыл дельту р. Патии (Виру) и бухту Тумако и пересек экватор. Моряки видели гигантскую снежную вершину Чимборасо (6272 м) и захватили на встречном плоту нескольких перуанцев. Пленники подтвердили рассказы о громадных размерах и богатствах страны, лежащей к югу, и о могуществе инков, которым она принадлежала. Руис доставил Писарро несколько образцов перуанских изделий из золота. На том же корабле испанцы перешли южнее — на островок в бухте Тумако. Берега здесь были нездоровые, заболоченные, с мангровыми зарослями. Три или четыре недели люди Писарро страдали от голода и болезней, большая часть умерла.

Между тем в Панаме произошли важные события: Авила к тому времени умер (29 августа 1527 г.). Новый губернатор решил положить конец безумным попыткам, начатым помимо его воли (т. е. до его прибытия) и притом человеком такого темного происхождения, как Писарро. Он послал за Писарро корабль с приказом немедленно вернуться в Панаму. И на островке произошла сцена, которую некоторые историки называют театральной и поэтому считают неправдоподобной. Она, однако, вполне соответствует характеру Писарро, как его обрисовали самые достоверные исторические документы. Люди Писарро стали совещаться, и многие обрадовались случаю возвратиться в Панаму, к своим поместьям. Тогда Писарро, красный от гнева, выступил вперед, провел мечом черту на песке, шагнул через черту и сказал, обращаясь к своим оробевшим товарищам: Кастильцы! Этот путь [на юг] ведет к Перу и богатству, тот путь [на север] — к Панаме и нищете. Выбирайте! Только 13 человек последовали за Писарро, в том числе Руис. Капитан панамского корабля взял на борт остальных и отчалил, бросив бунтовщиков без припасов, на произвол судьбы. А Писарро и его товарищи, боясь оставаться на прибрежном островке, перешли на бальсовом плоту на лежащий в 50 км от берега о. Горгона (3 с. ш., 78 з. д.).

Больше полугода провели они там, добывая себе пищу охотой на птиц и сбором моллюсков. Компаньоны Писарро все-таки добились от наместника разрешения снарядить за их счет один корабль. На нем Писарро пошел на юг вдоль берега и высадился у огромного залива Гуаякиль, где видел возделанные поля и большой г. Тумбес. Он продолжал плавание на юг, до 9 ю. ш. (устье р. Санта), открыл Западную Кордильеру Перуанских Альп и более 1200 км Тихоокеанского побережья Южной Америки. На берегу он добыл живых лам, тонкие ткани из шерсти вигони, золотые и серебряные сосуды и захватил нескольких молодых перуанцев. С такими трофеями Писарро мог с честью вернуться в Испанию. Никто теперь не стал бы сомневаться в богатствах Перу, которую открыл он и которую предлагал завоевать. Однако первыми его приветствовали кредиторы: за неуплату долгов летом 1528 г. он был посажен в тюрьму.

Рассказы Ф. Писарро, подтвержденные убедительными доказательствами, произвели в Испании сильное впечатление. Карл I приказал выпустить его из тюрьмы, дал патент на завоевание Перу, назначил губернатором страны, но средств не выделил; срок же для снаряжения экспедиции поставил короткий — полгода. Нашлись, однако, добрые люди, в том числе Кортес, которые финансировали предприятие, обещавшее огромные прибыли. Франсиско Писарро немедленно начал вербовать добровольцев на своей родине, в Эстремадуре. В первую очередь он привлек, конечно, родню, включая трех единокровных братьев — старшего Эрнандо, младших Хуана и Гонсало Писарро. Альмагро не получил высокого назначения. Он видел, что Ф. Писарро окружил себя родней, которая оттеснила его на задний план. Но он еще полагался на договор о раздаче добычи и даже согласился временно остаться в тылу, надеясь явиться в Перу с большим отрядом в решающий момент: у Писарро было только 180 человек, из них 36 кавалеристов.

27 декабря 1530 г. отряд Ф. Писарро вышел из Панамы на трех кораблях. Он высадился на берег у экватора и двинулся оттуда сухим путем на юг. В начале 1532 г. в заливе Гуаякиль он пытался захватить о. Пуна, но местные индейцы так мужественно защищались, что через полгода сильно поредевший отряд перешел на южный берег залива, в Пуэрто-Писарро, близ Тумбеса. Здесь Писарро простоял еще три месяца, но на этот раз не терял даром времени: он получил подкрепление из Панамы и собрал точные сведения о внутреннем состоянии государства инков. В стране только что закончилась трехлетняя междоусобная война и верховного инку Уаскара победил и захватил его брат Атауальпа. В сентябре 1532 г. Атауальпа с отрядом в пять тысяч индейцев находился в горном г. Кахамарка, лежащем у 7 ю. ш., на одном из верхних притоков р. Мараньон.

Братья Писарро, среди которых мужем совета был старик Эрнандо, сочли момент благоприятным для похода внутрь страны. Они выступили 24 сентября 1532 г. с большей частью своих людей от залива Гуаякиль на юг по приморской низменности, перевалили Западную Кордильеру и поднялись на нагорье. Их поход облегчался тем, что инки проложили хорошие дороги с подвесными мостами через горные реки. Отряд Ф. Писарро состоял из 62 кавалеристов и 106 пехотинцев, из которых только 23 имели огнестрельное оружие. Атауальпа не чинил препятствий испанцам. 15 ноября они вошли в Кахамарку и расположились там; пятитысячный отряд Атауальпы находился в двух милях от города. Эрнандо Писарро, сопровождаемый переводчиком, отправился к Атауальпе, и тот, увидя, как ему доверяют пришельцы, дал свое согласие на встречу.

По традиционной версии, в ночь после осмотра лагеря Атауальпы братья Писарро вместе с офицерами Эрнандо Сото и Севастьяном Мояно де Белалькасар (или Беналькасар) и монахом Висенте Вальверде составили дерзкий план, который и выполнили с беспримерной даже для того времени наглостью. Три группы испанцев были спрятаны в засаде — видимо, обе стороны условились, что встретятся вдали от своих отрядов. Атауальпа прибыл на площадь в золотом паланкине, который несли на плечах знатные люди. 300 безоружных индейцев шли впереди, убирая с дороги камни и сор; за верховным инкой следовали на носилках и в гамаках вожди и старейшины. Когда процессия остановилась, к Атауальпе подошел Вальверде и зачитал рекеримьенто (извещение) — документ о добровольном признании инками власти испанского короля. Атауальпа спросил, как он может убедиться в том, что все сказанное ему — правда. Вальверде сослался на евангелие, которое протянул ему. Инка повертел его, перелистал, сказал, что эта книга не говорит,

и отбросил ее. Тогда Вальверде крикнул испанцам: На них, на них! Франсиско Писарро приказал дать залп, всадники из засады с трех сторон устремились к Атауальпе, и в то же время появились пехотинцы. Сам Писарро бросился к носилкам, схватил инку за очень длинные волосы, вытащил из носилок, свалил на землю и связал. Индейцы свиты Атауальпы, на которых с трех сторон набросились всадники, в панике бежали, сбивая друг друга с ног. Увидев бегство, находившийся в отдалении многотысячный индейский отряд без боя ушел на север, к экватору.

Испанцы с пленным инкой вернулись в Кахамарку. 5 января 1533 г. Эрнандо Писарро с 20 всадниками и несколькими пехотинцами отправился на юг, к Тихоокеанскому побережью на поиски сокровищ Атауальпы. Отряд проследовал по среднему течению небольшой р. Санта до верховьев вдоль западных склонов Кордильеры Бланка и достиг берега океана у 10뀰' ю. ш. Э. Писарро впервые осмотрел около 200 км береговой линии далее к югу до 12뀰' ю. ш. Сокровищ он не обнаружил, но выбрал удобное место для закладки города (Лимы). Затем Эрнандо перевалил Западную Кордильеру близ 11 ю. ш. и прошел по долине р. Мантаро (приток одной из составляющих р. Укаяли, бассейн Амазонки) в г. Хауха (у 12 ю. ш.). В Кахамарку отряд вернулся 25 апреля. Проходя через богатую страну с густым дружелюбно настроенным населением, Э. Писарро переправился через несколько рек, в том числе через одну крупную близ ее истоков, не подозревая, что это великая Мараньон — Амазонка. Около 250 км он двигался по горным дорогам, проложенным по восточным склонам Кордильеры Бланка близ огромного ущелья р. Мараньон. В отсутствие Эрнандо в Кахамарку прибыл Альмагро с пополнением, набранным среди отбросов панамского люда.

Атауальпа, заключенный в темницу, понял, что конкистадоры больше всего в мире ценят золото. На ее стене он провел черту так высоко, как только мог достать рукой, и предложил неслыханный выкуп — наполнить золотом темницу до черты. Писарро принял предложение, и Атауальпа разослал во все стороны гонцов для сбора золотых сосудов и других храмовых украшений. К июлю 1533 г. были собраны груды золота, но далеко не весь выкуп доставлен. Писарро потерял терпение, тем более что ресурсы инки, казалось, уже исчерпаны. Он обвинил инку в заговоре против испанцев, в убийстве Уаскара, в идолопоклонстве, многоженстве и т. д. Атауальпа был приговорен к сожжению. Но так как он согласился принять крещение, то его 26 июля только удавили. На престол Перу Ф. Писарро возвел Манко Капака, сына Уаскара, и 11 августа направился с ним на юго-восток, в столицу инков г. Куско.

Отряд повторил маршрут Э. Писарро. но в обратном направлении, до г. Хаухи, который пришлось захватить силой; испанцы провели там две недели (12—27 октября 1533 г.). На пути к Куско солдаты Ф. Писарро выдержали четыре сражения и открыли порожистую р. Апуримак, левую составляющую Укаяли (бассейн Амазонки), текущую в глубоком узком ущелье. В г. Куско Ф. Писарро вошел 15 ноября, а 23 марта 1534 г. официально провозгласил столицу инков испанским городом и вскоре вернулся в Хауху. Он отправил в Испанию королевскую пятину — большой груз золота, и новые толпы искателей наживы бросились в Южную Америку; плавания между Панамой и Перу участились. В конце августа Ф. Писарро направился из Хаухи к океану, чтобы окончательно выбрать место для закладки города, и 5 января 1535 г. основал Город королей, позднее названный Лима, куда перенес центр страны. Вероятно, его лейтенанты, частично повторив работу Э. Писарро, обследовали побережье на 450 км к северу от Лимы.

В июле 1535 г. Ф. Писарро основал еще город — Трухильо (у 80 ю. ш.). Перед выступлением из Кахамарки в Куско (11 августа 1533 г.) Ф. Писарро направил своего капитана Севастьяна Мояно, вошедшего в историю открытий как Белалькасар, сопровождать часть собранных в стране сокровищ для отправки в Испанию. Тот доставил их в Сан-Мигель (ныне Пайта, у 5 ю. ш.) — единственный в ту пору функционирующий порт. Здесь Белалькасар узнал, что на севере, в долинах Экваториальных Анд, есть еще одна столица империи — Кито, которую инки намеревались сделать вторым Куско. Конкистадор решил, что в Кито могут находиться большие сокровища, и во главе отряда из 200 человек, включая 62 всадников, в начале марта 1534 г. двинулся туда.

В походе, то поднимаясь на перевалы, то спускаясь в ущелья и несколько раз пересекая Тихоокеанско-Атлантический водораздел, испанцы брали верх в многочисленных мелких стычках. А в конце апреля — начале мая они вышли победителями в двух битвах с 15- и 50-тысячной армиями индейцев, потерявших до 4 тыс. человек; конкистадоры не досчитались четырех солдат. Расстояние от Сан-Мигеля до Кито, составляющее по прямой 600 км, Белалькасар преодолел за четыре месяца.

Около 22 июня ему удалось захватить Кито, а в июле он продвинулся на 100 км севернее. В середине 1535 г. конкистадор проследовал за двумя своими лейтенантами еще дальше — за пределы империи инков для завоевания племен Южной Колумбии, и, таким образом, северная граница испанских владений достигла примерно 3 с. ш. В результате походов Белалькасара испанцы ознакомились с Экваториальными Андами на протяжении почти 1200 км.

В 1541 году, узнав, что Гонсало Писарро готовит экспедицию в поисках Эльдорадо, Орельяна, 30 лет от роду, решил присоединиться к нему. Он собрал отряд из 320 испанцев и четырёх тысяч индейцев-носильщиков и вышел из Куско в Кито. В Кордильерах были сильные снегопады и такие сильные морозы, что многие индейцы замёрзли насмерть. В декабре 1541 года, перейдя через Восточные Кордильеры, Орельяна вышел к реке Напо, став её первооткрывателем.

Флотилия Франсиско Орельяны состояла из бригантины и четырех каноэ. На этих судах он разместил 57 испанцев, среди которых было два монаха. Один из них — Гаспар Карвахаль — составил описание путешествия.

По версии Орельяны — Карвахаля, быстрая Напо в течение нескольких дней унесла испанцев за сотни километров от начала плавания, а на берегах реки все еще не встретилось ни одного селения. Люди Орельяны страдали от голода, варили и ели седельную кожу. Только с 5 января 1542 г. на пути начали попадаться деревни, где путем грабежа или мирного обмена они добывали припасы. Вернуться было невозможно: по суше дорог просто не существовало, а по реке против течения им пришлось бы идти на веслах целые месяцы.

Плавание Орельяны по реке Амазонок

Франсиско де Орельяна происходил из рода обнищавших испанских дворян. Точная дата рождения (примерно 1505 или 1511 год) неизвестна, так как в книгах о крещении в городе Трухильо не было обнаружено сведений о нём. В пятнадцатилетнем возрасте он отправился в Новый Свет. Франсиско Орельяна был участником испанского завоевания Перу вместе с Франсиско Писарро (они приходились друг другу дальними родственниками). На территории Перу он принимал участие во всех значительных походах и сражениях.

В 1541 году, узнав, что Гонсало Писарро готовит экспедицию в поисках Эльдорадо, Орельяна, 30 лет от роду, решил присоединиться к нему. Он собрал отряд из 320 испанцев и четырёх тысяч индейцев-носильщиков и вышел из Куско в Кито. В Кордильерах были сильные снегопады и такие сильные морозы, что многие индейцы замёрзли насмерть. В декабре 1541 года, перейдя через Восточные Кордильеры, Орельяна вышел к реке Напо, став её первооткрывателем.

Флотилия Франсиско Орельяны состояла из бригантины и четырех каноэ. На этих судах он разместил 57 испанцев, среди которых было два монаха. Один из них — Гаспар Карвахаль — составил описание путешествия.

По версии Орельяны — Карвахаля, быстрая Напо в течение нескольких дней унесла испанцев за сотни километров от начала плавания, а на берегах реки все еще не встретилось ни одного селения. Люди Орельяны страдали от голода, варили и ели седельную кожу. Только с 5 января 1542 г. на пути начали попадаться деревни, где путем грабежа или мирного обмена они добывали припасы. Вернуться было невозможно: по суше дорог просто не существовало, а по реке против течения им пришлось бы идти на веслах целые месяцы.

Орельяна решил плыть до моря, не представляя, куда попадет. 12 февраля 1542 г. испанцы прошли место, где соединяются три реки, и самая большая из них была широка, как море, т. е., несомненно, они вышли на Амазонку. В марте-апреле испанцы построили вторую бригантину и 24 апреля отдались воле мощного потока, который уносил их на восток, к неведомому, морю, через неведомую страну.

Проходили недели, а они не видели даже признаков близости моря. Исполинский поток принимал один за другим огромные притоки. Так, 21 мая Орельяна открыл устье реки Троицы (Журуа, 3280 км). Путешественники всегда могли видеть с середины реки сразу оба ее берега, иногда, впрочем, только как туманные полоски земли. Но когда они приближались к берегу, перед ними открывались бесчисленные протоки, окаймленные непроходимыми чащами девственного леса. Если испанцы встречали на берегу небольшую деревню, они грабили ее, отнимали у дикарей провизию; в более крупных селениях еду они выменивали или выпрашивали. Постоянным мучением для них была египетская казнь — москиты.

В середине мая они вступили в густонаселенную страну Омагуа, вероятно, между низовьями рек Журуа и Пурус. Иногда воинственные индейцы на легких челнах нападали на испанцев, когда те приближались к берегу. Порох у людей Орельяны отсырел, тетивы самострелов потеряли упругость, все дальнобойное оружие пришло в негодность. Поэтому оба судна держались по возможности середины реки, где их меньше беспокоили. 3 июня они дошли до громадного левого притока, и воды [его] были черными, как чернила. Орельяна назвал его Черной рекой — Риу-Негру (левый приток Амазонки, 2300 км). Она неслась с такой стремительностью и таким бешенством, — замечает Карвахаль, — что ее воды текли в водах… [Амазонки] струей длиною свыше двадцати лиг [120 км] и ни та вода, ни другая не смешивались.

Ниже по течению страна была гуще заселена: на берегах встречались большие селения, иные будто бы растягивались вдоль реки на 12—18 км. 10 июня прошли мимо громадного правого притока — очень большого и мощного, гораздо больше той реки, по которой плыли, — это, несомненно, Мадейра (3230 км). Через несколько дней испанцы достигли страны, где снова видели много селений, в том числе очень больших. Так мы неожиданно набрели на благодатную землю и владение амазонок. 24 июня, по Карвахалю, испанцы, высадившись на берег, вступили в бой с индейцами, предводителями которых были амазонки: Эти женщины очень высоки ростом, белокожие, волосы у них очень длинные, заплетены в косы и обернуты вокруг головы. Они очень сильны, а ходят почти нагие — только прикрывают стыд. В руках у них лук и стрелы, а в бою они не уступают доброму десятку индейцев.

Амазонки атаковали испанцев, были отбиты и потеряли 7 человек. Этот эпизод произвел такое впечатление на современников, вспоминавших древнегреческий миф об амазонках, что река, которую Орельяна хотел назвать своим именем, получила и сохранила название реки Амазонок (Амасонас, у нас в единственном числе — Амазонка).

На следующий день Карвахаль отметил, что морская вода поднимается по реке с превеликой яростью — противоборство океанского прилива и речных вод сопровождается ужасающим грохотом и порождает за один прилив до шести отвесных волн (поророку) высотой до 5 м, идущих против течения. Ближе к морю, за страной Амазонок, также встречались большие селения, но индейцы держались мирно. Еще ниже бригантины вошли в громадную дельту реки. Островов было множество, и очень крупных, мы до самого моря… не могли выбраться к материку… Наконец 2 августа 1542 г. вышли в Пресное море.

Все плавание продолжалось 172 дня; восемь испанцев умерли от болезней, трое — от ран. Больше трех недель испанцы готовились к выходу в Атлантический океан. Они покрыли палубами обе бригантины и сшили паруса из своих перуанских плащей. 26 августа без компаса и штурмана Орельяна двинулся на север вдоль берега материка. К счастью, за все время плавания ни разу не было ни бурь, ни ливней: вряд ли слабые суда выдержали бы непогоду. В ночь на 30 августа бригантины потеряли друг друга из вида и дальнейший путь совершали поодиночке. Орельяна достиг 11 сентября 1542 г. островка Кубагуа, у южного берега о. Маргарита, где его уже ждала другая бригантина.

Местные колонисты отнеслись к ним дружелюбно, пораженные рассказом о необычайном плавании. Такова версия Орельяны — Карвахаля. А сторонники Писарро объявили Орельяну не только изменником, но и лжецом. И, по мнению многих историков, он приукрасил свои и без того удивительные приключения в духе средневековых лжецов-путешественников. Басней оказались рассказы о богатых народах, живших на берегах реки, о республике женщин воительниц-амазонок. Позднейшие путешественники напрасно отыскивали в бассейне Амазонки следы этой женской республики и селений, тянувшихся вдоль реки на целые километры.

Басней, вызвавшей туда ряд безрезультатных походов в XVI и XVII вв., оказались также рассказы о богатейших городах. И все же Орельяну заслуженно относят к великим путешественникам: ведь он первый пересек с запада на восток, от океана до океана неисследованный Южно-Американский материк почти в самой широкой его части, открыл на протяжении более 3 тыс. км все среднее и нижнее течение Амазонки — крупнейшей в мире реки по водоносности и площади бассейна — и доказал, что Пресное море Пинсона — это и есть устье реки Амазонок, судоходной до предгорьев Анд.

Орельяна решил плыть до моря, не представляя, куда попадет. 12 февраля 1542 г. испанцы прошли место, где соединяются три реки, и самая большая из них была широка, как море, т. е., несомненно, они вышли на Амазонку. В марте-апреле испанцы построили вторую бригантину и 24 апреля отдались воле мощного потока, который уносил их на восток, к неведомому, морю, через неведомую страну.

Проходили недели, а они не видели даже признаков близости моря. Исполинский поток принимал один за другим огромные притоки. Так, 21 мая Орельяна открыл устье реки Троицы (Журуа, 3280 км). Путешественники всегда могли видеть с середины реки сразу оба ее берега, иногда, впрочем, только как туманные полоски земли. Но когда они приближались к берегу, перед ними открывались бесчисленные протоки, окаймленные непроходимыми чащами девственного леса. Если испанцы встречали на берегу небольшую деревню, они грабили ее, отнимали у дикарей провизию; в более крупных селениях еду они выменивали или выпрашивали. Постоянным мучением для них была египетская казнь — москиты.

В середине мая они вступили в густонаселенную страну Омагуа, вероятно, между низовьями рек Журуа и Пурус. Иногда воинственные индейцы на легких челнах нападали на испанцев, когда те приближались к берегу. Порох у людей Орельяны отсырел, тетивы самострелов потеряли упругость, все дальнобойное оружие пришло в негодность. Поэтому оба судна держались по возможности середины реки, где их меньше беспокоили. 3 июня они дошли до громадного левого притока, и воды [его] были черными, как чернила. Орельяна назвал его Черной рекой — Риу-Негру (левый приток Амазонки, 2300 км). Она неслась с такой стремительностью и таким бешенством, — замечает Карвахаль, — что ее воды текли в водах… [Амазонки] струей длиною свыше двадцати лиг [120 км] и ни та вода, ни другая не смешивались.

Ниже по течению страна была гуще заселена: на берегах встречались большие селения, иные будто бы растягивались вдоль реки на 12—18 км. 10 июня прошли мимо громадного правого притока — очень большого и мощного, гораздо больше той реки, по которой плыли, — это, несомненно, Мадейра (3230 км). Через несколько дней испанцы достигли страны, где снова видели много селений, в том числе очень больших. Так мы неожиданно набрели на благодатную землю и владение амазонок. 24 июня, по Карвахалю, испанцы, высадившись на берег, вступили в бой с индейцами, предводителями которых были амазонки: Эти женщины очень высоки ростом, белокожие, волосы у них очень длинные, заплетены в косы и обернуты вокруг головы. Они очень сильны, а ходят почти нагие — только прикрывают стыд. В руках у них лук и стрелы, а в бою они не уступают доброму десятку индейцев.

Амазонки атаковали испанцев, были отбиты и потеряли 7 человек. Этот эпизод произвел такое впечатление на современников, вспоминавших древнегреческий миф об амазонках, что река, которую Орельяна хотел назвать своим именем, получила и сохранила название реки Амазонок (Амасонас, у нас в единственном числе — Амазонка).

На следующий день Карвахаль отметил, что морская вода поднимается по реке с превеликой яростью — противоборство океанского прилива и речных вод сопровождается ужасающим грохотом и порождает за один прилив до шести отвесных волн (поророку) высотой до 5 м, идущих против течения. Ближе к морю, за страной Амазонок, также встречались большие селения, но индейцы держались мирно. Еще ниже бригантины вошли в громадную дельту реки. Островов было множество, и очень крупных, мы до самого моря… не могли выбраться к материку… Наконец 2 августа 1542 г. вышли в Пресное море.

Все плавание продолжалось 172 дня; восемь испанцев умерли от болезней, трое — от ран. Больше трех недель испанцы готовились к выходу в Атлантический океан. Они покрыли палубами обе бригантины и сшили паруса из своих перуанских плащей. 26 августа без компаса и штурмана Орельяна двинулся на север вдоль берега материка. К счастью, за все время плавания ни разу не было ни бурь, ни ливней: вряд ли слабые суда выдержали бы непогоду. В ночь на 30 августа бригантины потеряли друг друга из вида и дальнейший путь совершали поодиночке. Орельяна достиг 11 сентября 1542 г. островка Кубагуа, у южного берега о. Маргарита, где его уже ждала другая бригантина.

Местные колонисты отнеслись к ним дружелюбно, пораженные рассказом о необычайном плавании. Такова версия Орельяны — Карвахаля. А сторонники Писарро объявили Орельяну не только изменником, но и лжецом. И, по мнению многих историков, он приукрасил свои и без того удивительные приключения в духе средневековых лжецов-путешественников. Басней оказались рассказы о богатых народах, живших на берегах реки, о республике женщин воительниц-амазонок. Позднейшие путешественники напрасно отыскивали в бассейне Амазонки следы этой женской республики и селений, тянувшихся вдоль реки на целые километры.

Басней, вызвавшей туда ряд безрезультатных походов в XVI и XVII вв., оказались также рассказы о богатейших городах. И все же Орельяну заслуженно относят к великим путешественникам: ведь он первый пересек с запада на восток, от океана до океана неисследованный Южно-Американский материк почти в самой широкой его части, открыл на протяжении более 3 тыс. км все среднее и нижнее течение Амазонки — крупнейшей в мире реки по водоносности и площади бассейна — и доказал, что Пресное море Пинсона — это и есть устье реки Амазонок, судоходной до предгорьев Анд.

Александр Гумбольдт, работавший горным чиновником в Германии, после смерти матери, получив наследство, оставил службу. В июле 1799 г. он и французский ботаник Эме Бонплан, задумав совершить вместе большое путешествие, высадились на берегу Венесуэлы (порт Кумана), оттуда переехали в Каракас и двинулись прямо на юг, к Ориноко. Они поднялись по реке до места, где от нее отходит на юго-запад рукав Касикьяре, не уступающий по ширине Рейну и впадающий в Риу-Негру, приток Амазонки. Гумбольдт дал первое научное описание этого явления, и Касикьяре стали считать классическим примером бифуркации рек. От форта Сан-Карлос, на левом берегу Риу-Негру, Гумбольдт и Бонплан вернулись к Ориноко, а затем — в Куману. В ноябре 1800 г. они выехали на о. Куба.

В апреле — июне 1801 г., высадившись в Картахене, они поднялись по Магдалене до Онды, оттуда проехали в Боготу, а в январе 1802 г. прибыли в Кито. На пути и в провинции Кито они исследовали вулканы Экваториальных Анд, в июне поднимались на потухший вулкан Чимборасо (6267 м) и достигли высоты 5760 м — мировой рекорд того времени, затем путешествовали в Перуанских Андах и в октябре прибыли в Лиму.

В декабре 1802 г. — марте 1803 г. они перешли морем через Гуаякиль к порту Акапулько и через три недели были в городе Мехико. Там они прожили до января 1804 г., совершая недалекие экскурсии по стране. Гумбольдт продолжал изучение вулканов. Собрав большие материалы, путешественники вернулись в Европу в августе 1804 г. Их гербарий, например, состоял из 6000 экземпляров растений, в том числе около 3000 неизвестных раньше видов.

Это было одно из величайших по научным результатам путешествий, хотя Гумбольдт и Бонплан не сделали никаких территориальных географических открытий. Метод географических исследований Гумбольдта стал образцом для научных экспедиций XIX века.

Один из создателей физической географии как науки, Гумбольдт, описывая посещенные им страны, дал образцы научного страноведения. Он теоретически обобщил наблюдения, свои и Бонплана, и удачно пытался установить взаимную связь различных географических явлений и их распределение на Земле. Он стал одним из основоположников современной географии растений, выдающимся историком географических открытий, климатологом, океанографом, картографом и магнитологом.

Маршруты А. Гумбольдта и Э. Боннлана по Южной Америке в 1799 - 1803 гг.

Гумбольдт 20 лет обрабатывал в Париже вместе с французскими учеными собранные им и Бонпланом огромные материалы; итогом был незаконченный труд Путешествие по тропическим областям Нового Света… (30 томов, 1807–1834 гг.).

В апреле — июне 1801 г., высадившись в Картахене, они поднялись по Магдалене до Онды, оттуда проехали в Боготу, а в январе 1802 г. прибыли в Кито. На пути и в провинции Кито они исследовали вулканы Экваториальных Анд, в июне поднимались на потухший вулкан Чимборасо (6267 м) и достигли высоты 5760 м — мировой рекорд того времени, затем путешествовали в Перуанских Андах и в октябре прибыли в Лиму.

В декабре 1802 г. — марте 1803 г. они перешли морем через Гуаякиль к порту Акапулько и через три недели были в городе Мехико. Там они прожили до января 1804 г., совершая недалекие экскурсии по стране. Гумбольдт продолжал изучение вулканов. Собрав большие материалы, путешественники вернулись в Европу в августе 1804 г. Их гербарий, например, состоял из 6000 экземпляров растений, в том числе около 3000 неизвестных раньше видов.

Это было одно из величайших по научным результатам путешествий, хотя Гумбольдт и Бонплан не сделали никаких территориальных географических открытий. Метод географических исследований Гумбольдта стал образцом для научных экспедиций XIX века.

Один из создателей физической географии как науки, Гумбольдт, описывая посещенные им страны, дал образцы научного страноведения. Он теоретически обобщил наблюдения, свои и Бонплана, и удачно пытался установить взаимную связь различных географических явлений и их распределение на Земле. Он стал одним из основоположников современной географии растений, выдающимся историком географических открытий, климатологом, океанографом, картографом и магнитологом.

Маршруты А. Гумбольдта и Э. Боннлана по Южной Америке в 1799 - 1803 гг.

Гумбольдт 20 лет обрабатывал в Париже вместе с французскими учеными собранные им и Бонпланом огромные материалы; итогом был незаконченный труд Путешествие по тропическим областям Нового Света… (30 томов, 1807–1834 гг.).

В 1822—1829 гг. в Бразилии проводила исследования Русская комплексная экспедиция, возглавлявшаяся (с 1821 г.) академиком Григорием Ивановичем Лангсдорфом. Работа развернулась в 1826 г., когда ее участники прошли от средней Параны до верхнего Парагвая старым торговым путем в Мату-Гросу: от западной границы провинции Сан-Паулу вверх по Риу-Парду и Иньяндуи (система Параны), затем через гряду Серра-ди-Маранажу вниз по Миранде до Парагвая и вверх по Парагваю и Куябе до города Куябы, у 56 з.д. Здесь они провели почти год, собирая коллекции на плато Мату-Гросу.

В 1827 г. Лангсдорф разделил экспедицию на два отряда. Один возглавил ботаник Людвиг Ридель. Он в 1828 г. обогнул с запада Бразильское плоскогорье путем Наттерера и через Белен добрался до Рио-де-Жанейро, пройдя по бразильским рекам более 6000 км.

Лангсдорф и молодой штурман Нестер Гаврилович Рубцов в качестве астронома перешли от Куябы на север через малозаметный водораздел к верховью р. Аринуса, который вывел их на Журуэну, та — на Тапажос, а по нему они спустились к Амазонке (1828 г.). Это было первое меридиональное пересечение западной части Бразильского плоскогорья европейскими учеными, преодолевшими около 20 порогов и водопадов, и первое исследование р. Тапажоса от одного из его истоков Аринуса до устья (около 2000 км).

На Тапажосе Лангсдорф заболел острой формой тропической малярии, вызвавшей неизлечимое психическое заболевание. Отряд вернулся в Рио-де-Жанейро через Белен, пройдя по рекам около 5 тыс. км. Лангсдорфа доставили в Германию, где он прожил еще более 20 лет. Рубцов, также болевший тропической малярией, смог обработать и опубликовать лишь часть материала, собранного экспедицией; три его рукописи пропали и до сих пор не найдены. И верхний бассейн Тапажоса оставался белым пятном до 1860 г.

Экспедиция исследовала природу и коренное население страны; собрала большие коллекции по зоологии и ботанике. Важное значение имеют материалы о культуре и языках индейцев Бразилии (гуана, апиака, бороро и др.).

В 1827 г. Лангсдорф разделил экспедицию на два отряда. Один возглавил ботаник Людвиг Ридель. Он в 1828 г. обогнул с запада Бразильское плоскогорье путем Наттерера и через Белен добрался до Рио-де-Жанейро, пройдя по бразильским рекам более 6000 км.

Лангсдорф и молодой штурман Нестер Гаврилович Рубцов в качестве астронома перешли от Куябы на север через малозаметный водораздел к верховью р. Аринуса, который вывел их на Журуэну, та — на Тапажос, а по нему они спустились к Амазонке (1828 г.). Это было первое меридиональное пересечение западной части Бразильского плоскогорья европейскими учеными, преодолевшими около 20 порогов и водопадов, и первое исследование р. Тапажоса от одного из его истоков Аринуса до устья (около 2000 км).

На Тапажосе Лангсдорф заболел острой формой тропической малярии, вызвавшей неизлечимое психическое заболевание. Отряд вернулся в Рио-де-Жанейро через Белен, пройдя по рекам около 5 тыс. км. Лангсдорфа доставили в Германию, где он прожил еще более 20 лет. Рубцов, также болевший тропической малярией, смог обработать и опубликовать лишь часть материала, собранного экспедицией; три его рукописи пропали и до сих пор не найдены. И верхний бассейн Тапажоса оставался белым пятном до 1860 г.

Экспедиция исследовала природу и коренное население страны; собрала большие коллекции по зоологии и ботанике. Важное значение имеют материалы о культуре и языках индейцев Бразилии (гуана, апиака, бороро и др.).

По пшенице экспедицией была доставлена коллекция всех стандартных и селекционных сортов пшениц Аргентины и Уругвая (в больших количествах — по нескольку центнеров), образцы всех наиболее ценных сортов Чили и, что следует особо отметить, огромная коллекция в 800 образцов китайских пшениц, полученных через департамент земледелия США.

Изучение пшениц Аргентины (Н. И. Вавилов, К. А. Фляксбергер и М. М. Якубцинер) показало, что в этой стране преобладающее значение получила мягкая пшеница, которая в отличие от мягких пшениц Северной Америки, представленных индоевропейской экологической группой, относится к средиземноморской ветви ирано-азиатской группы sub-rigidum Flaksb. и ведет свое происхождение из Испании и Португалии. Что касается карликовой, твердой и польской пшениц, то они, как оказалось, возделываются в Аргентине довольно редко.

Особенно ценным для нас явился собранный и изученный экспедицией селекционный ассортимент пшениц Аргентины, созданный путем скрещивания основных аргентинских мягких пшениц с китайскими неосыпающимися пшеницами. Аргентинской селекцией был значительно использован и созданный при участии японских пшениц ассортимент стандартных пшениц Италии, как-то: Карлотта Стрампелли (Carlotta Strampelli) и в особенности Ардито (Ardito), занимающая в Аргентине, как и в Чили, огромные площади.

Отдаленные скрещивания (Якубцинер, 1957), проведенные аргентинскими селекционерами, с использованием китайского материала обеспечили создание сортов, наиболее приспособленных к уборке комбайном и обладающих при этом рядом других положительных качеств: крупным стекловидным зерном, высоким выходом муки, устойчивостью против бурой ржавчины и пыльной головни (например, сорт 38 МА — гибрид сорта Bartelo X китайская пшеница). Было выяснено, что аргентинские селекционные сорта пшениц превосходят по урожайности неулучшенные на 30—40%.

В Уругвае, где селекция началась лишь в 1912 г., особенно распространенным явился выведенный аналитической селекцией сорт безостой мягкой пшеницы Pellon 33, вдвое превосходящий по урожайности местные неулучшенные сорта. Этот сорт приобрел хозяйственное значение и на юге Бразилии, и в смежных районах Аргентины (где он известен под названием Favorilo или Ideal I). Меньшее значение в Уругвае имеет сорт American 44 D, известный и в Аргентине (под названием Ideal II).

Доставленные экспедицией популяции пшениц Мексики, Перу, Боливии, Венесуэлы, Эквадора и других стран включили формы ярового типа, сравнительно скороспелые, легко обмолачиваемые, со стойкой соломиной и неосыпающимся зерном. Эти пшеницы представляют для нас интерес ввиду их высокогорного происхождения. Так, в Мексике их посевы доходят до 2900 и до 3000 м над ур. м., в Венесуэле и Боливии еще выше — до 3700 м, в Эквадоре — до 3500 м и, наконец, в Перу — до 3850 м (крайний высотный предел для Южной Америки).

Богатейший материал для селекции представила доставленная экспедицией обширная коллекция китайских пшениц, включившая образцы почти из 18 основных провинций Китая. В 30-е годы, когда доступ в Китай советским экспедициям был закрыт, получение этой коллекции было особенно ценным.

Предварительное изучение этих пшениц позволило Н. И. Вавилову выделить в Китае своеобразную обширную группу мягкой пшеницы, представленную большим разнообразием ботанических разновидностей; они объединяются по физиологическим, экологическим и морфологическим признакам в особый подвид subsp. sinicum Vav. Из морфологических признаков для этих пшениц характерны следующие: своеобразный по плотности колос, отсутствие остей и остевидных придатков, наличие короткоостистых форм, наличие колоса типа скверхедов (квадратноголовых) и вообще крупноколосых, короткочешуйчатость, многоцветковость, стекловидное зерно даже в условиях, способствующих мучнистости, наконец, мелкозерность и низкорослость. Из физиологических признаков наиболее характерны быстрый налив зерна, скороспелость, устойчивость к бурой ржавчине, сильная поражаемость желтой ржавчиной и стеблевой головней.

Среди пшениц высокогорной провинции Гуйчжоу были найдены очень интересные новые рыхлоколосые формы, напоминающие пырей, формы, абсолютно отсутствующие в европейском материале и не встреченные нигде в странах Юго-Западной и Центральной Азии.

Таким образом, этот материал экспедиции позволил впервые заняться изучением китайских пшениц, до сих пор почти не исследованных как у себя на родине, так и в странах Западной Европы и Северной Америки. Наличие ряда ценнейших хозяйственных признаков делает эту коллекцию особенно интересной для синтетической селекции.

Привезенные образцы овса были представлены аргентинскими сортами. Их ботанико-агрономическое изучение (А. И. Мордвинкина) показало, что большинство из них относится к виду Auena byzantina С. Koch, что подтвердило их средиземноморское происхождение. Кроме того, на полях Аргентины были обнаружены селекционные сорта, относящиеся к A. sativa L. (например, сорт Klein Маг). Очень большой интерес в селекционном отношении представляет аргентинский сорт Виктория, по-видимому, гибрид A. sativa L. ХА. byzantina С. Koch, устойчивый к 32 физиологическим расам листовой корончатой ржавчины и к обоим видам головни.

В Аргентине были также встречены в большом количестве естественные гибриды между разными видами овса, например A. byzantine С. Koch X A. jatua L.; это говорит о том, что хотя овес и является самоопылителем, но при благоприятных обстоятельствах (при сухой, жаркой погоде, обусловливающей более широкое раскрывание цветков во время цветения) случаи перекрестного опыления наблюдаются у овса не только внутри видов, но и между видами. Эти гибриды дают большое разнообразие форм. Интересно появление безостых форм от скрещивания видов с хорошо развитыми остями.

В пределах Эквадора (до того времени не посещавшегося экспедициями ВИРа), в Андах, было прослежено зональное распределение флоры и культурной растительности. На прибрежных склонах Анд ниже 500 м абс. выс., являющихся основной зоной лесов, пампасов и саванн, где средняя годовая температура никогда не опускается ниже 19 С, а в иные годы достигает и 35 С, экспедицией повсеместно была встречена интенсивная культура тропических пальм, манго, цитрусовых, авокадо, сапоты, гвайавы, риса, сахарного тростника, некоторых наиболее поздних форм кукурузы, табака, кофейного дерева, хлопчатника, юкки, гранадильи, ананаса и дынь. Из перечисленных растений выше 500 м абс. выс. поднимались лишь апельсиновые и лимонные деревья, а также гранатник, дынное дерево, дикое какао и бананы, достигающие в некоторых районах даже абс. выс. 2000 м. Дикие хинные деревья были встречены лишь небольшими зарослями на высоте от 1000 до 2500 м.

Выше 3200 м древесная растительность становится низкорослой, заметно редеет и сменяется лугами с редкими деревцами Baccharis, Cynoxis, Bandanesia и др. Из представителей древесной растительности, доходящей до 3600 м, была отмечена лишь Aralea. Резко отличная картина наблюдалась экспедицией в районе внутренних Андинских высокогорий, в долинах которых на высоте 2000—3400 м (где средняя годовая температура не превышает 14 С) основными культурами были кукуруза, ячмень, пшеница, фасоль, чечевица и картофель, а из клубнеплодов — ульюко и ока, свойственные холодной зоне и культивируемые здесь теми же приемами, как и картофель.

Из древесных в этой зоне имеются лишь карликовая пальма и гигантские эвкалипты, введенные в культуру в 1865 г. Леса из Polylepis, Baccharis и других растений, в тени которых найден был дикий картофель, были встречены только начиная с высоты 3600 м. На абс. выс. 4500 м их всюду сменяют альпийские луга, а еще выше, на высоте 4800 м, растительный ландшафт составляют лишайники и мхи, доходящие до линии вечных снегов.

Исследования культурных растений Южной Америки привели Н. И. Вавилова к выводу, что Южная Америка имеет свои древние самостоятельные очаги земледельческой культуры, из них наиболее замечательным является перуанский очаг, характеризующийся богатой эндемичной культурной флорой.

Из наиболее важных растений, завезенных из Южной Америки в Старый Свет, Н. И. Вавилов отмечает картофель, табак, сладкий картофель — батат, земляной орех — арахис, томат, крупную тыкву, ананас, маниок. Из дикорастущих растений Южной Америки были введены в культуру Старого Света каучуковое дерево, хинное дерево и кокаиновый кустарник.

Во всех странах Северной, Центральной и Южной Америки выборочно собирался семенной материал по всем основным культурам и ценным дикорастущим растениям. Привезенная коллекция семян превысила в общем 1650 образцов.

История науки хранит имена многих замечательных ученых-путешественников, обогативших человечество крупнейшими открытиями. Среди географов-первооткрывателей Николай Иванович Вавилов занимает особое место как путешественник, открывший не новые страны, а новый мир культурных растений с неожиданным для современников разнообразием форм. Это был ученый-провидец, искавший и находивший в многотрудных и часто опасных странствиях подтверждение своим гениальным теоретическим построениям. Вместе с тем путешествия Н. И. Вавилова, принесшие мировой науке результаты первостепенной значимости, а их автору – заслуженную славу одного из наиболее выдающихся путешественников современности, составляют лишь часть его многогранной деятельности как ученого, организатора и руководителя науки, общественного и государственного деятеля нашей страны.

Н. И. Вавилов родился 26 ноября 1887 г. в Москве. Ко времени окончания коммерческого училища он уже твердо знал, что будет биологом. Не желая терять год на подготовку к экзаменам по латинскому языку, знание которого было в то время обязательным для поступления в Московский университет, Николай Иванович поступил в 1906 г. в Московский сельскохозяйственный институт (бывшую Петровскую, а ныне Тимирязевскую сельскохозяйственную академию). Уже в студенческие годы начали проявляться его замечательные качества.

Н. И. Вавилов летом 1910 г. прошел длительную агрономическую практику на Полтавской опытной станции, получив, по собственному признанию, "импульс для всей дальнейшей работы". По окончании института Н. И. Вавилов был оставлен для подготовки к профессорскому званию на кафедре частного земледелия. Он был прикомандирован на селекционную станцию института, где начал исследование по иммунитету культурных растений к паразитическим грибам, но одновременно преподавал в институте и на Голицынских высших женских сельскохозяйственных курсах.

С целью более широкого ознакомления с систематикой и географией культурных злаков и их болезней Н. И. Вавилов в течение 1911-1912 гг. прошел практику в Петербурге в Бюро по прикладной ботанике и селекции и в Бюро по микологии и фитопатологии. Он работал с необычайной интенсивностью: днем – многочасовое изучение обширных коллекций, вечерами (и ночами) – занятия в библиотеке. И так – ежедневно... А летом, по его словам, "просмотр сотен сосудов и тысяч делянок с описанием, размышлением".

В 1913 г. Н. И. Вавилов был командирован за границу для научной работы. Большую часть времени он провел в Мертоне (Англия), в генетической лаборатории Садоводственного института. Там он продолжил исследование иммунитета хлебных злаков.

Несколько месяцев Николай Иванович работал в лаборатории генетики Кембриджского университета; во Франции он посетил крупнейшую семеноводческую фирму Вильморена, где ознакомился с новейшими достижениями селекции в семеноводстве, в поражаемости различных сортов растений.

Результаты этих разносторонних исследований с широким использованием эксперимента были обобщены в монографии "Иммунитет растений к инфекционным заболеваниям" (1919 г.). В 1917 г. Н. И. Вавилов получил приглашение возглавить кафедру генетики, селекции и частного земледелия на Саратовских высших сельскохозяйственных курсах и переехал в Саратов. В то же время он был избран на должность помощника заведующего Отделом (бывшим Бюро) прикладной ботаники. Наряду с чтением лекций Николай Иванович развернул широкое полевое изучение сортов различных сельскохозяйственных растений, в первую очередь хлебных злаков.

Одновременно на многих культурах велись экспериментальные генетические исследования. Обработка обширного материала наблюдений и опытов позволила Н. И. Вавилову в 1920 г. сформулировать Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости, доложенный им на Третьем Всероссийском съезде селекционеров, проходившем в Саратове. Он был воспринят слушателями как крупнейшее событие в мировой биологической науке, которое открывает самые широкие горизонты для практики. В том же году Сельскохозяйственный научный комитет избрал Н. И. Вавилова заведующим Отделом прикладной ботаники и селекции в Петрограде, и в начале 1921 г. он покинул Саратов. Вместе с ним согласились переехать почти все его саратовские ученики, что позволило сразу же, но с еще большим размахом начать научную работу на новом месте. В 1921 г. Н. И. Вавилов был командирован в Америку на Международный конгресс по сельскому хозяйству, где выступил с сообщением о Законе гомологических рядов.

Параллелизм изменчивости близких родов и видов, установленный Н. И. Вавиловым, и связываемый с общностью происхождения, и развивающий эволюционное учение Ч. Дарвина, был по достоинству оценен мировой наукой. Вернувшись из Америки, Н. И. Вавилов с еще большей энергией и настойчивостью продолжил расширение Отдела прикладной ботаники, стремясь превратить его в крупный центр сельскохозяйственной науки: росла сеть опытных станций Отдела по сортоиспытанию, для работы приглашались ученые из других городов, организовывались новые лаборатории. Начался период крупных внутрисоюзных и зарубежных экспедиций Отдела.

Вся эта работа была подчинена единому замыслу и направлена на выявление мирового разнообразия культурных растений и их сородичей с целью дальнейшего использования его для нужд страны. В 1923 г. Н. И. Вавилов был избран директором Государственного института опытной агрономии, в том же году Академия наук избрала его членом-корреспондентом. Редкая работоспособность позволяла ему успешно справляться с множеством дел: направлять разнообразные научные работы созданных им крупных коллективов, решать многочисленные трудные финансовые и хозяйственные вопросы, посещать опытные станции, редактировать научные статьи, читать лекции.

Он принял активное участие в организации в 1923 г. первой Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве. Авторитет Н. И. Вавилова как ученого и организатора науки рос. В 1924 г. Отдел прикладной ботаники и селекции был преобразован во Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур при Совнаркоме (с 1930 г. – Всесоюзный институт растениеводства ВИР), и Н. И. Вавилов был утвержден его директором. К концу 20-х годов Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур превратился в один из крупнейших и известнейших в мире научных центров по изучению культурных растений.

В течение 1932-1933 гг. (после VI Международного генетического конгресса в Итаке (США), на котором Н. И. Вавилов был избран вице-президентом) он объехал ряд провинций Канады и затем совершил обследование земледельческих районов большинства стран Центральной и Южной Америки: Сальвадора, Коста-Рики, Никарагуа, Панамы, Перу, Боливии, Чили, Аргентины, Уругвая, Бразилии, Тринидада, Кубы, Пуэрто-Рико. В этом путешествии, к сожалению, только частично освещенном в книге "Пять континентов", удивляет интенсивность работы Николая Ивановича – знакомство с научными учреждениями, ботаническими садами, рынками, фермами, сбор семян и плодов.

В пределах Эквадора (до того времени не посещавшегося экспедициями ВИРа), в Андах, было прослежено зональное распределение флоры и культурной растительности. На прибрежных склонах Анд ниже 500 м абс. выс., являющихся основной зоной лесов, пампасов и саванн, где средняя годовая температура никогда не опускается ниже 19 С, а в иные годы достигает и 35 С, экспедицией повсеместно была встречена интенсивная культура тропических пальм, манго, цитрусовых, авокадо, сапоты, гвайавы, риса, сахарного тростника, некоторых наиболее поздних форм кукурузы, табака, кофейного дерева, хлопчатника, юкки, гранадильи, ананаса и дынь. Из перечисленных растений выше 500 м абс. выс. поднимались лишь апельсиновые и лимонные деревья, а также гранатник, дынное дерево, дикое какао и бананы, достигающие в некоторых районах даже абс. выс. 2000 м. Дикие хинные деревья были встречены лишь небольшими зарослями на высоте от 1000 до 2500 м.

Выше 3200 м древесная растительность становится низкорослой, заметно редеет и сменяется лугами с редкими деревцами Baccharis, Cynoxis, Bandanesia и др. Из представителей древесной растительности, доходящей до 3600 м, была отмечена лишь Aralea. Резко отличная картина наблюдалась экспедицией в районе внутренних Андинских высокогорий, в долинах которых на высоте 2000—3400 м (где средняя годовая температура не превышает 14 С) основными культурами были кукуруза, ячмень, пшеница, фасоль, чечевица и картофель, а из клубнеплодов — ульюко и ока, свойственные холодной зоне и культивируемые здесь теми же приемами, как и картофель.

Из древесных в этой зоне имеются лишь карликовая пальма и гигантские эвкалипты, введенные в культуру в 1865 г. Леса из Polylepis, Baccharis и других растений, в тени которых найден был дикий картофель, были встречены только начиная с высоты 3600 м. На абс. выс. 4500 м их всюду сменяют альпийские луга, а еще выше, на высоте 4800 м, растительный ландшафт составляют лишайники и мхи, доходящие до линии вечных снегов.

Исследования культурных растений Южной Америки привели Н. И. Вавилова к выводу, что Южная Америка имеет свои древние самостоятельные очаги земледельческой культуры, из них наиболее замечательным является перуанский очаг, характеризующийся богатой эндемичной культурной флорой.

Из наиболее важных растений, завезенных из Южной Америки в Старый Свет, Н. И. Вавилов отмечает картофель, табак, сладкий картофель — батат, земляной орех — арахис, томат, крупную тыкву, ананас, маниок. Из дикорастущих растений Южной Америки были введены в культуру Старого Света каучуковое дерево, хинное дерево и кокаиновый кустарник.

Во всех странах Северной, Центральной и Южной Америки выборочно собирался семенной материал по всем основным культурам и ценным дикорастущим растениям. Привезенная коллекция семян превысила в общем 1650 образцов.

По пшенице экспедицией была доставлена коллекция всех стандартных и селекционных сортов пшениц Аргентины и Уругвая (в больших количествах — по нескольку центнеров), образцы всех наиболее ценных сортов Чили и, что следует особо отметить, огромная коллекция в 800 образцов китайских пшениц, полученных через департамент земледелия США.

Изучение пшениц Аргентины (Н. И. Вавилов, К. А. Фляксбергер и М. М. Якубцинер) показало, что в этой стране преобладающее значение получила мягкая пшеница, которая в отличие от мягких пшениц Северной Америки, представленных индоевропейской экологической группой, относится к средиземноморской ветви ирано-азиатской группы sub-rigidum Flaksb. и ведет свое происхождение из Испании и Португалии. Что касается карликовой, твердой и польской пшениц, то они, как оказалось, возделываются в Аргентине довольно редко.

Особенно ценным для нас явился собранный и изученный экспедицией селекционный ассортимент пшениц Аргентины, созданный путем скрещивания основных аргентинских мягких пшениц с китайскими неосыпающимися пшеницами. Аргентинской селекцией был значительно использован и созданный при участии японских пшениц ассортимент стандартных пшениц Италии, как-то: Карлотта Стрампелли (Carlotta Strampelli) и в особенности Ардито (Ardito), занимающая в Аргентине, как и в Чили, огромные площади.

Отдаленные скрещивания (Якубцинер, 1957), проведенные аргентинскими селекционерами, с использованием китайского материала обеспечили создание сортов, наиболее приспособленных к уборке комбайном и обладающих при этом рядом других положительных качеств: крупным стекловидным зерном, высоким выходом муки, устойчивостью против бурой ржавчины и пыльной головни (например, сорт 38 МА — гибрид сорта Bartelo X китайская пшеница). Было выяснено, что аргентинские селекционные сорта пшениц превосходят по урожайности неулучшенные на 30—40%.

В Уругвае, где селекция началась лишь в 1912 г., особенно распространенным явился выведенный аналитической селекцией сорт безостой мягкой пшеницы Pellon 33, вдвое превосходящий по урожайности местные неулучшенные сорта. Этот сорт приобрел хозяйственное значение и на юге Бразилии, и в смежных районах Аргентины (где он известен под названием Favorilo или Ideal I). Меньшее значение в Уругвае имеет сорт American 44 D, известный и в Аргентине (под названием Ideal II).

Доставленные экспедицией популяции пшениц Мексики, Перу, Боливии, Венесуэлы, Эквадора и других стран включили формы ярового типа, сравнительно скороспелые, легко обмолачиваемые, со стойкой соломиной и неосыпающимся зерном. Эти пшеницы представляют для нас интерес ввиду их высокогорного происхождения. Так, в Мексике их посевы доходят до 2900 и до 3000 м над ур. м., в Венесуэле и Боливии еще выше — до 3700 м, в Эквадоре — до 3500 м и, наконец, в Перу — до 3850 м (крайний высотный предел для Южной Америки).

Богатейший материал для селекции представила доставленная экспедицией обширная коллекция китайских пшениц, включившая образцы почти из 18 основных провинций Китая. В 30-е годы, когда доступ в Китай советским экспедициям был закрыт, получение этой коллекции было особенно ценным.

Предварительное изучение этих пшениц позволило Н. И. Вавилову выделить в Китае своеобразную обширную группу мягкой пшеницы, представленную большим разнообразием ботанических разновидностей; они объединяются по физиологическим, экологическим и морфологическим признакам в особый подвид subsp. sinicum Vav. Из морфологических признаков для этих пшениц характерны следующие: своеобразный по плотности колос, отсутствие остей и остевидных придатков, наличие короткоостистых форм, наличие колоса типа скверхедов (квадратноголовых) и вообще крупноколосых, короткочешуйчатость, многоцветковость, стекловидное зерно даже в условиях, способствующих мучнистости, наконец, мелкозерность и низкорослость. Из физиологических признаков наиболее характерны быстрый налив зерна, скороспелость, устойчивость к бурой ржавчине, сильная поражаемость желтой ржавчиной и стеблевой головней.

Среди пшениц высокогорной провинции Гуйчжоу были найдены очень интересные новые рыхлоколосые формы, напоминающие пырей, формы, абсолютно отсутствующие в европейском материале и не встреченные нигде в странах Юго-Западной и Центральной Азии.

Таким образом, этот материал экспедиции позволил впервые заняться изучением китайских пшениц, до сих пор почти не исследованных как у себя на родине, так и в странах Западной Европы и Северной Америки. Наличие ряда ценнейших хозяйственных признаков делает эту коллекцию особенно интересной для синтетической селекции.

Привезенные образцы овса были представлены аргентинскими сортами. Их ботанико-агрономическое изучение (А. И. Мордвинкина) показало, что большинство из них относится к виду Auena byzantina С. Koch, что подтвердило их средиземноморское происхождение. Кроме того, на полях Аргентины были обнаружены селекционные сорта, относящиеся к A. sativa L. (например, сорт Klein Маг). Очень большой интерес в селекционном отношении представляет аргентинский сорт Виктория, по-видимому, гибрид A. sativa L. ХА. byzantina С. Koch, устойчивый к 32 физиологическим расам листовой корончатой ржавчины и к обоим видам головни.

В Аргентине были также встречены в большом количестве естественные гибриды между разными видами овса, например A. byzantine С. Koch X A. jatua L.; это говорит о том, что хотя овес и является самоопылителем, но при благоприятных обстоятельствах (при сухой, жаркой погоде, обусловливающей более широкое раскрывание цветков во время цветения) случаи перекрестного опыления наблюдаются у овса не только внутри видов, но и между видами. Эти гибриды дают большое разнообразие форм. Интересно появление безостых форм от скрещивания видов с хорошо развитыми остями.

Сборы экспедиции по кукурузе не только значительно дополнили имевшуюся уже коллекцию перуанской и боливийской кукурузы, привезенную экспедицией С. В. Юзепчука из стран Южной Америки, но и дали материал в количестве 75 образцов из Эквадора.

Опытное изучение образцов, проводившееся в Сухуми, подтвердило принадлежность кукурузы этих стран к установленному в 1937 г. И. В. Кожуховым подвиду subsp. peruana Kozh., специфическими признаками которого являются короткие, широкие, почти плоские, темно-зеленые листовые пластинки, или торчащие вверх, или надламывающиеся поперек в нижней своей трети, что вызывается своеобразной их консистенцией, затем очень темная и притом сплошная антоциановая окраска листовых влагалищ и стебля, грубые кожистые обвертки, очень часто встречающийся весьма тонкий початковый стержень, очень крупное и часто с заостренной верхушкой зерно, наконец, резко протерандрический характер цветения. Разновидности этого подвида характерны для районов с орошаемым и неорошаемым земледелием и незначительным изменением средних температур в течение вегетационного периода.

Кукуруза подвида subsp. peruana Kozh. является носителем ряда ценных хозяйственных признаков: так, у нее отмечены рекордные по своей крупности зерна; присущий ей очень тонкий початковый стержень способствует очень большому выходу зерна, достигающему 90%; свойственные ей грубые кожистые обвертки предохраняют початок от повреждения насекомыми. Наконец, у форм этого подвида отмечена способность стебля и листьев оставаться долгое время зелеными после созревания зерна, что дает возможность ставить вопрос о двойном использовании кукурузы на зерно и на силос.

Однако отмеченные у них наряду с ценными хозяйственными признаками крайне длительный вегетационный период (до 10 месяцев) и особенности в биологии цветения (расхождение во времени цветения у мужских и женских соцветий достигает 2 недель и больше) делают этот материал негодным для непосредственного производственного использования в наших условиях и интересным лишь для синтетической селекции.

В отношении фасоли экспедиция также пополнила богатые сборы предшествующих экспедиций в страны Центральной и Южной Америки (в Мексику, Гватемалу, Колумбию, Чили и Перу) 48 новыми образцами, представленными как смесями, так и довольно хорошо выраженными формами. Наибольшее число образцов собранной коллекции относилось к обыкновенной фасоли [Phaseolus vulgaris (L.) Savi]. Наличие этих форм также и в Эквадоре убеждает в общности происхождения культурных форм фасоли Эквадора и других стран Латинской Америки. Ряд эквадорских форм обыкновенной фасоли оказался сходным с мексиканскими, а некоторые формы с колумбийскими. Эндемичных групп обыкновенной фасоли в Эквадоре обнаружено не было. Другой вид так называемой лимской фасоли представлен исключительно позднеспелыми формами.

Все собранные фасоли в экспериментальных посевах в Сухуми отличались мощным ростом и значительной облиственностью. Необходимо подчеркнуть наличие в собранной коллекции образцов с продолговатой формой семян.

Впервые полученный из Бразилии материал по арахису, представленный как смесями форм, так и селекционными сортами (селекция Института агрономии в Сап-Пауло), дал возможность установить (З. А. Лузина), что в Бразилии имеется значительное разнообразие форм по всем основным морфологическим признакам, и в частности по окраске семян (от светло-розовой до темно-фиолетовой и пестрой), по форме и величине семян и бобов (от средних до очень крупных). По вегетативным признакам характерными для бразильских образцов явились значительная зеленая масса и сильная облиственность. Большое различие наблюдалось у них и по вегетационному периоду — от среднеспелых (150—160 дней в условиях Баку) до предельно позднеспелых (до 200 дней).

По комплексу морфологических, физиологических и экологических признаков бразильская группа арахиса резко выделилась среди установленных уже ВИРом других южноамериканских экологических групп — боливийской и перуанской.

Несмотря на наличие у некоторых образцов бразильской группы арахиса весьма ценных признаков (крупноплодности, высокой масличности), они ввиду своей позднеспелости не могут быть непосредственно использованы в нашей стране (созревают лишь в южных районах Азербайджана и в южной прибрежной полосе Грузии), но интересны для синтетической селекции.

Доставленная экспедицией значительная коллекция хлопчатника из Нового Света была представлена образцами из Мексики (Юкатан), Венесуэлы, с о. Тринидад, из Эквадора, Перу, Боливии, Аргентины и Бразилии. Д. П. Бордаковым было установлено, что хлопчатники Перу, Боливии, Эквадора, Венесуэлы, Бразилии и Юкатана относятся к перуанской группе хлопчатников (по Харланду), объединяющей виды Gossypium peruvianum Cav., G. purpurascens Poir., G. vitifolium Lam., G. brasiliense Macf., а также выделенный Я. И. Прохановым вид G. vavilovii Proch. из Юкатана. Все образцы из этих стран оказались принадлежащими к многолетним хлопчатникам, за исключением образцов G. purpurascens Poir., и в частности формы из Эквадора, которые являются однолетними и, что особенно интересно, промежуточными между дикими и культурными.

Образцы хлопчатников из Перу, относящиеся к очень распространенной в этой стране форме Tanguis, оказались очень ценными для гибридизационных работ ввиду наличия у них длинного (в 40—42 мм) шелковистого волокна прекрасного технологического качества. Из Перу наряду с этими формами были доставлены также и сравнительно коротковолокнистые формы.

К форме Tanguis принадлежат и хлопчатники Эквадора, Венесуэлы и Бразилии, среди которых наблюдается значительное разнообразие сочетаний признаков (гибриды?), и, в частности, были обнаружены формы с волокном, окрашенным в бурый цвет.

Многолетние формы хлопчатников Юкатана, принадлежащие к описанному виду G. vavilovii Proch., явились ценными для синтетической селекции благодаря наличию длинного (не менее 40 мм) белого шелковистого волокна.

На о. Тринидад, на территории местной хлопковой селекционной станции, экспедицией изучались новые методы и последние достижения селекционной работы д-ра Харланда, и в особенности знаменитые местные си-айланды. По просьбе Н. И. Вавилова этой станцией впоследствии были высланы в ВИР лучшие сорта хлопчатника тринидадской селекции, ставшие основным сортовым материалом для производственных посевов в юго-западной Туркмении и в Азербайджане.

Собранные в Аргентине образцы хлопчатника представляли собой сорта G. hirsutum североамериканского и мексиканского происхождения. Образцы первой группы оказались обычными ранними сортами США, уже хорошо известными в нашей стране; мексиканская же группа заключала в себе поздние крупнокоробочные сорта (Bigball).

По льну (Linum indehiscens Vav. et Ell.) экспедицией был доставлен весь ассортимент стандартных сортов Аргентины селекции опытной станции Пергамино, и в том числе сорта Klein 146799, Klein 146812, Malabrigo, La Prevision, отличающиеся групповым иммунитетом к грибным заболеваниям, особенно к ржавчине, а также высокой масличностью (до 43%).

Агроботаническое изучение аргентинских льнов (Н. И. Вавилов и Е. В. Эллади) показало, что наиболее распространенными здесь, как и в Уругвае, являются формы, относящиеся к итало-аргентинской группе (proles italica Vav. et Ell.) подвида transitorium Ell., завезенные в эти страны непосредственно из средиземноморских стран в 80-х годах прошлого столетия. Так, здесь были найдены все 6 основных разновидностей subsp. transitorium Ell., уже известные нам по сборам Вавилова во время экспедиции в Средиземноморье в 1926—1927 гг. (а именно: mauritanicum, argentinum, medium, aurantiacum, australe и mesocjarpum). По-видимому, аргентинские льны послужили исходным материалом для выведения Северо-Дакотской станцией гибридных сортов льна.

Материал этой экспедиции по картофелю в значительной степени повторил сборы экспедиции С. М. Букасова и С. Ю. Юзепчука. Интересным оказался образец дикого вида, впервые открытого и описанного С. В. Юзепчуком и С. М. Букасовым как Solanum vavilovii Juz. et Buk., найденный H. И. Вавиловым в окрестностях Лимы (Перу) в формации loma (прибрежные холмы, покрывающиеся в период туманов скудной растительностью). Впоследствии при изучении было установлено его резкое отличие от всех других диких картофелей в этой местности, относящихся к систематической группе tuberosa, в частности в отношении опушения всего растения (у S. vavilovii оно густое, длинное, железистое), строения цветка и листа.

Оказался интересным впервые привезенный в СССР картофель из Эквадора. В этой стране были установлены как новые виды диплоиды S. kesselbrenneri Juz. et Buk. (близкий к ранее описанному колумбийскому виду S. boyacense Juz. et Buk.) и S. canarense Juz. et Buk. (имеющий некоторые черты перуанского вида S. gonyocalyx Juz. et Buk.), триплоид S. cuencanum Juz. et Buk. (совершенно своеобразный, по-видимому, эндемичный вид, относящийся к группе видов, характеризующихся отсутствием периода покоя у клубней), а также ряд новых разновидностей S. andigenum. Эквадорский S. andigenum имеет у отдельных разновидностей брлыной процент содержания белка (до 6%) в клубнях. Эти качества делают их ценным исходным материалом для синтетической селекции, в частности для скрещивания с селекционными сортами S. tuberosum L.

В числе образцов томата экспедицией были привезены в небольшом количестве семена в то время еще не распространенного у нас в культуре подвида pimpinellifolium (Dun.) Breshn. обыкновенного томата (Lycopersicon esculentum Mill.) (характерные признаки этого подвида: сине-зеленые листья и мелкие красные ягоды округлой формы, величиной со смородину), а также вида L. peruvianum (L.) Mill., хотя некогда и занесенного в Европу, но ввиду большой позднеспелости и требовательности к определенным условиям культуры ныне совсем исчезнувшего в посевах и сохранившегося лишь в гербариях. Изучение этого вида (В. И. Мацкевич, а впоследствии Д. Д. Брежнев) показало, что L. peruvianum является растением многолетним и очень устойчивым к заболеваниям, что делает его весьма интересным для селекционных работ на иммунитет.

Весь материал экспедиции по томатам из Перу и Мексики (как равно и материал, ранее доставленный экспедицией С. М. Букасова в Мексику, С. В. Юзепчука в Перу и Н. И. Вавилова в Мексику) послужил базой для новой систематической проработки культурных томатов. На нем была впервые прослежена эволюция перехода диких форм к типу полукультурных. Среди этих форм были выявлены чрезвычайно ценные группы сладких и холодостойких томатов, у которых плоды при температуре — 0.5 С продолжают оставаться на кустах в неповрежденном виде, доходя до полного созревания. Формы этих двух групп были разосланы в 1958 г. во все главнейшие опытные станции СССР для дальнейшего изучения.

Некоторые привезенные Н. И. Вавиловым из США в 1932 г. селекционные сорта томатов, как например Брекодей, показали себя в производственном испытании очень ценными.

В Боливии, в районах восточных склонов Анд, на высоте 1500 м экспедиции удалось найти заросли хинного дерева (Cinchona colisaya Wedd. и других видов) со зрелыми семенами, которые были собраны в значительном количестве. Были также организованы сборы семян хинного дерева в Эквадоре, тех его видов, которые во время пребывания экспедиции в этой стране еще не цвели.

При обследовании условий обитания этого ценного для медицины растения, ареал отдельных видов которого ограничен сравнительно небольшой территорией Анд на пространстве Эквадора, западного Перу и северной Боливии в пределах 3 с. ш.—16뀰′ ю. ш. и 80—68 з. д., было установлено, что чистых насаждений хинное дерево нигде не образует и растет в лесах среди других древесных пород и особенно часто в сообществе кустарников Erythroxylon coca Lam. (кокаиновый куст) и разнообразных древовидных папоротников, образуя иногда в молодом возрасте густые заросли.

Было также установлено, что, за исключением Cinchona succirubra Pav. и, может быть, С. cordifolia Mut., все ценные виды хинного дерева не встречаются ниже 1500 м абс. выс., что создает для них особые климатические условия с менее высокими температурами, чем те, которые можно было ожидать для области, заключенной в пределы тропических широт.

Изучение на месте условий произрастания дикого хинного дерева показало, что при введении в культуру цинхоны в Закавказье придется преодолеть значительные трудности, связанные с ее полной неморозостойкостью, и в связи с этим все внимание сосредоточить на выработке специальных агротехнических приемов ее культуры.

Весьма интересный материал был доставлен экспедицией и по люпину (Lupinus mutabilis Sweet), образцы которого были собраны в высокогорных районах Перуанских Анд на высоте до 5000 м. Предпринятые по инициативе Н. И. Вавилова исследования мировой коллекции видов люпина на масличность (анализы были проведены в биохимической лаборатории ВИРа под руководством А. И. Ермакова) показали высокую масличность перуанских образцов вида L. mutabilis, доходящую до 21.3%, что выдвинуло эту культуру в качестве масличной на одно из первых мест в сельском хозяйстве наравне с соей, у которой средний выход масла колеблется в наших условиях от 18 до 20%. Это открытие в корне изменило долго державшееся в агрономической науке представление о содержании масла у различных видов люпина в пределах 4—6% и дало нашему сельскому хозяйству новую ценную масличную культуру.

По доннику были привезены 6 лучших селекционных сортов из Канады. Среди них наибольший интерес вызвали выведенные проф. Керком бескумаринные и люцерновидные донники.

Посевы и сравнительный анализ бескумаринных канадских сортов, донника, проводившиеся ВИРом в течение последующих 1933—1934 гг. (В. В. Суворов), показали, однако, что они по качественным признакам несколько уступают образцам, собранным ВИРом на Кубани, в Воронежской и Курской областях и в среднеазиатских республиках. Так, в то время как в образцах ВИРа содержание кумарина не превышает 0.05% — 0.06%, в канадских селекционных сортах оно в условиях Краснодарского края оказалось достигающим 0.4 и даже 1.0%.

Дальнейшие исследования ВИРа показали, что процент содержания кумарина у донников варьирует не только в связи с сортовыми различиями, но и в зависимости от фазы развития и от влияния среды. В частности, один и тот же сорт в различных географических условиях и в различной фазе развития может давать неодинаковое количество кумарина. Выяснилось (Суворов, 1950), что при селекции донника на бескумаринность необходимо всегда строго учитывать все эти моменты и образцы донника должны анализироваться не иначе, как в одну и ту же фазу развития и в сходных условиях произрастания.

В отношении люцерновидных донников исследования ВИРа (В. В. Суворов) опровергли высказанную д-ром Керком гипотезу о гибридном их происхождении и доказали, что люцерновидные донники, не отличающиеся по морфологическим и цитологическим признакам от обычного белого донника, могут рассматриваться как его формы.

Из других кормовых интересным оказался материал по люцерне, представленной двумя образцами из Перу и четырьмя образцами из США, явившимися лучшими сортами американской селекции — Хардигон (Hardigon) и Ладак (Ladak).

При изучении перуанской синей люцерны П. А. Лубенец определил ее принадлежность к особому экологическому типу — чилийско-перуанскому, характеризующемуся полупрямостоячей и полуразвалистой розеткой осеннего отрастания с большим диаметром поперечного сечения (41 см), корневой шейкой, находящейся на 1—2 см ниже поверхности почвы, от которой стебли отходят вертикально, высоким (70—75 см) прямостоячим кустом, толстыми стеблями со средней облиственностью, крупными, удлиненно-эллипсовидной формы листочками, крупными прилистниками, цилиндрической формы соцветием со светло-лиловой окраской цветков, хорошей интенсивностью цветения и средним плодоношением, наличием белых волосков на всем растении и бобов с 2—372 завитками, наконец, сильной поражаемостью грибными болезнями, быстрой отрастаемостью после укоса, раннеспелостью и ниже средней зимостойкостью.

Образование чилийско-перуанского экотипа, как предполагает П. А. Лубенец, произошло в процессе завоза в Южную Америку люцерн месопотамского экотипа и европейских люцерн, скрещивания их между собой и последующего естественного отбора.

Перуанская люцерна ввиду плохой зимостойкости, непостоянства урожая семян и сильной поражаемости грибными болезнями для производственного использования интереса не представляет, но является ценной для селекции благодаря высокому росту растений, раннеспелости и быстроте отрастания, особенно при выведении сортов с одно-двухгодичным использованием в уплотненных севооборотах.

Исследования Н.И.Вавилова о центрах происхождения имеют не только теоретическое значение. Многочисленные экспедиции, организованные под его руководством в разные центры природного разнообразия возделываемых форм растений, позволили создать во Всесоюзном институте растениеводства (Санкт-Петербург), носящем теперь имя Н.И.Вавилова, и на его многочисленных опорных пунктах во всех районах страны богатейшую коллекцию ценного исходного материала, служащего незаменимой основой для создания новых сортов растений.

Николай Иванович Вавилов был репрессирован и погиб в тюрьме в 1943 г.